Система начального среднего образования нуждается в переориентации. Об этом заявил руководитель департамента образования Новосибирской области Владимир Иванов на депутатских слушаниях «О ходе реализации национального проекта «Образование». Рассказывает газета «Вечерний Новосибирск» от 31 октября.
Сейчас большинство школьных учителей ориентируются на подготовку ребят к поступлению в вузы. Рейтинг школы в глазах учеников и их родителей складывается из количества медалистов и процента поступления выпускников в высшие учебные заведения. Однако у государства несколько иные потребности. «Не надо всех толкать в вузы. Надо повышать качество образования в профессиональных училищах, привлекать туда ребят современными средствами обучения, интересной общественной жизнью, перспективами востребованной и хорошо оплачиваемой работы», — говорит Владимир Иванов.
Опыт привлечения ребят к освоению рабочих профессий уже есть в районах области. В одном из сел объединили школу и профессиональное училище. Учеников в обоих образовательных учреждениях было мало — мы находимся в демографической яме. Аварийную школу закрыли, а школьников перевели в здание ПУ — оно поновее и покомфортабельнее. Теперь младшеклассников водят на экскурсии в мастерские, где занимаются старшие ребята, получающие одновременно полное среднее образование и рабочую специальность. Педагоги отмечают, что дети проявляют живой интерес к профессиям тракториста, комбайнера, так необходимым на селе.
Для этой же цели — улучшить материальную базу учебного заведения и повысить его статус — в городе объединяют загруженные в лучшем случае наполовину из-за все той же демографической ямы ПУ и техникумы. Первый пример такого объединения — техникум печати. Станкостроительный техникум недавно объединился с ПУ-17. Разумеется, эта инновация внедряется параллельно с работой по обеспечению равной доступности качественного образования для сельских и городских детей — это прописано в национальном проекте. К сожалению, в Новосибирской области есть такие глухие места, куда даже Интернет провести проблематично, так как нет телефонных сетей. Выходить из положения решили с помощью оптимизации образовательной сети.
Суть проектов оптимизации состоит в следующем: в райцентре создается базовая школа — в новом здании, с компьютерными классами, доступом в Интернет, кабинетами, оборудованными по последнему слову техники. На занятия сюда съезжаются дети из всех окрестных деревень. В деревнях остаются только начальные школы. Владимир Иванов заверил, что «началки» не будут закрывать даже в том случае, если учеников наберется 2–3 человека. К следующему учебному году образовательная сеть Новосибирской области будет максимально оптимизирована. Из Москвы в наш город уже поступили 276 комплектов оборудования для кабинетов физики, химии, биологии. Перебои с поставками школьных автобусов, имевшие место летом, ликвидированы. Очередное поступление — 41 машина — ожидается в ноябре.
Специалисты местного департамента образования разрабатывают новые подходы к оценке деятельности учебных заведений. Проект постановления губернатора, рассматриваемый сейчас облсоветом, предполагает проведение конкурсов «Лучшая школа Новосибирской области», «Лучший детский сад Новосибирской области», «Лучшее учреждение среднего профессионального образования области». Победители будут вознаграждены — соответствующая строка заложена в областной бюджет-2007. Дело в том, что из-за недочетов в национальном проекте дошкольные учреждения и профессиональные училища остались «за бортом» — не участвовали в конкурсах и, соответственно, не получали никаких грантов и премий. Теперь необходимо компенсировать им «моральный ущерб» если не на федеральном, то хотя бы на региональном уровне.
Что касается уже состоявшихся награждений, Новосибирск может похвастать большим количеством талантливой молодежи. Сорок два наших юных земляка получили от президента по 60 тысяч рублей за победы в различных предметных олимпиадах и научных конкурсах. Еще 26 ребят отличились другими талантами — на поприще спорта, технического и художественного творчества. Им дали премии в размере 30 тысяч рублей.
*******************************
Российские ученые провели социсследование и доказали, что за последние два десятилетия высшее образование в России кардинально изменилось. И хотя многие вузы остались на прежних местах и даже не поменяли название, они превратились в совершенно новые по сути учебные заведения. И занимаются в них уже совсем другие студенты, не похожие на учащихся 1980-х годов. Некоторые выводы социологов газете «Московский Комсомолец» от 30 октября показались интересными.
Российское высшее образование стало массовым. С 1990-х годов число вузов в стране увеличилось в два с лишним раза, а численность студентов — почти в 2,5 раза. Сегодня в них учатся более 7 миллионов студентов. Основной прирост произошел за счет открытия негосударственных университетов и академий и увеличения числа коммерческих студентов. И это на фоне общего демографического кризиса в стране! В советское время на 10 тысяч населения приходилось около 170 студентов вузов, а сегодня — более 480.
Высшее образование стало фактически платным. Это, впрочем, не столько отечественное “ноу-хау”, сколько мировая тенденция. Рост платного обучения и увеличения числа частных учебных заведений началось в мире с 1980-х годов. В России коммерческий сектор образовательных услуг появился с начала 1990-х. Сегодня он развивается чрезвычайно быстро и успешно. Отечественные вузы все чаще превращаются в реальные рыночные предприятия и ведут себя соответственно.В 1995 году число коммерческих студентов в стране составляло всего 10%, в 2000-м количество “бюджетников” и “платников” сравнялось, а сегодня за свой счет грызут “гранит науки” уже 56% учащихся. Из 1,2 млн. человек, поступивших в российские альма-матер в 2006 году, на бюджетных местах учатся всего 528,6 тыс. Изменился и сам процесс обучения: сегодня вузы ориентируются на подготовку гибких специалистов, востребованных на рынке труда. Компаниям необходимы сотрудники, умеющие быстро перестраиваться и решать задачи, относящиеся к разным отраслям знаний. Поэтому студентам дают не только знания, но и практические навыки и умения. Отсюда вывод: ценность имеет не столько сам диплом вуза, сколько то, что реально стоит за ним.
Высшее образование стало гуманитарным. В Советском Союзе упор делался на инженерное обучение и технические специальности. В 1990 годы произошла резкая гуманитаризация российских вузов. Сегодня даже в сугубо технических институтах открываются гуманитарные факультеты — права, экономики, психологии, социологии. Появилось большое количество новых специальностей: маркетинг, менеджмент, логистика, туристический и гостиничный сервис и т.д. Прежние институты стали повсеместно университетами и академиями. Появились новые формы обучения. Наряду с вузами с середины 1990-х годов стали активно развиваться такие новые для нашей страны учебные формы, как бизнес-школы, корпоративные университеты, тренинговые системы. Сегодня они занимают серьезную долю рынка платных образовательных услуг.
**************************************
Когда-то нормативное финансирование казалось панацеей от несправедливого распределения бюджетных средств. Сегодня оно становится причиной многих бед российского учительства. Этот парадокс нуждается в пристальном рассмотрении, считает «Учительская газета» от 31 октября. Нормативное финансирование было предусмотрено еще в Законе РФ «Об образовании» в редакции 1992 года. За него пришлось долго и упорно бороться. Как за то светлое финансовое будущее, которое, как считали сторонники идеи, настанет, и все вмиг изменится к лучшему. И вот наконец продвинутые регионы добились этого экономического рая, и началась счастливая жизнь. Впрочем, как для кого.
По мнению специалистов, финансирование российского образования сегодня примерно на уровне 1991 года, что вроде бы хорошо. Но на одного учащегося в разных регионах приходится разная сумма, ведь разница в получаемых доходах между регионами в некоторых случаях чуть ли не восьмикратная. В таких условиях экономического неравенства работают педагоги, реализующие во всех субъектах Федерации одни и те же программы школьного образования, готовящие своих учеников к сдаче ЕГЭ по единым тестовым материалам. Работа по одним и тем же правилам, а зарплата, увы, разная.
Социальная защита педагога — вещь тонкая, тут нельзя рубить с плеча, как это делают сегодня либералы-реформаторы, поклоняющиеся одному идолу — рублю — во всех бюджетных сферах. У реформаторов исключительно экономический подход, но нельзя же не признавать, что сфера образования — особая и к ней нужно подходить с особыми мерками. Например, в течение года все организации должны ритмично осваивать выделенные бюджетные деньги. Система образования здесь всегда попадает в разряд аутсайдеров — по мнению казначейств, тут освоение средств идет не ритмично. Финансисты делают вид, что не понимают, почему летом, когда детские сады не работают, нельзя освоить средства, предназначенные для питания дошкольников, а ведь тот, кто «освоит» эти деньги в отсутствии детей, может лишиться свободы. Финансисты не понимают, как можно не освоить в июле средства, отведенные на строительство школьных и детсадовских зданий со сдачей их в августе, а ведь тот, кто заранее подписывает приемо-сдаточные акты на несданные здания, тоже нарушает законы и рискует оказаться в местах не столь отдаленных. Это лишь часть тех ситуаций, в которые порой попадает система образования. Система нестандартна, но к ней обычно подходят со стандартными мерками. Экономическая выгода при этом, может быть, и есть, а вот государственная навряд ли.
Все счастливые семьи похожи одна на другую, нормативы же, предлагаемые в регионах в рамках перехода к нормативному финансированию, не походят один на другой до неприличия. А все потому, что посчитали их за редким исключением как частное от деления суммы существующих расходов образовательных учреждений на количество учеников ими обучаемых, а расходы эти, как уже говорилось, в каждом регионе свои.
Несложные арифметические действия по определению норматива подушевого финансирования почему-то вызвали бешеный восторг у реформаторов, ратовавших за нормативное финансирование, а регионы, продемонстрировавшие столь высокие познания в арифметике, немедленно выдвинулись в разряд первопроходцев. Но денег вдруг почему-то стало у образовательных учреждений меньше, чем было. Во-первых, разные органы власти стали «отщипывать» от норматива определенный процентик, причем каждый раз это делали по разным причинам — кто на премиальный фонд, кто на доплату тем школам, которые на свои нормативные деньги не могли выжить. Во-вторых, расчет денег привязали к количеству учеников в образовательном учреждении. При этом нехватку средств сразу ощутили все маленькие (в том числе сельские) школы, да и продвинутые гимназии стали убыточными на фоне не утруждавших себя инновационными изысками средних школ, где 40 человек в классе, где нет и в помине психологов, дефектологов, где мало учебного оборудования, компьютеров и прочих современных атрибутов, которые нужно обслуживать, а нормативом это, как правило, не предусмотрено.
Вмиг сравнялись школы продвинутые и отстающие, ибо нормативы зачастую не учитывали повышенных финансовых затрат гимназий и лицеев. Стали близки к разорению школы в тех регионах, где ранее была предусмотрена социальная поддержка молодых учителей — доплаты за «педагогическую молодость» не предусмотрены нормативом, как и доплаты за «педагогическую зрелость» заслуженным, народным учителям, лауреатам всяческих престижных премий. Школам стало невыгодно как омоложение педагогического коллектива, так и сохранение высокопрофессионального педагогического корпуса. В норме сегодня усреднение, и это не может не настораживать, поскольку речь идет о будущем российского образования.
Происходит типичное «хотели, как лучше», получилось не только «как всегда», а «хуже некуда».
Нормативное финансирование, как справедливо говорит секретарь профсоюза работников народного образования Владимир Лившиц, как лопата, с помощью которой можно яму вырыть, а можно и человека убить, все зависит от того, с какой целью используется инструмент. Если нормативное финансирование предлагается для того, чтобы оптимизировать финансирование образования, это одно, если для того, чтобы просто-напросто уменьшить бюджетные расходы, это совсем другое, если же для того, чтобы выстроить систему гарантий финансирования, это уже третье. Но над этими первым, вторым, третьим, похоже, мало кто задумывается. Главное сегодня — переход на новую систему как таковую. Но чуть ли не в каждом из более чем 30 регионов, переходящих на нормативное финансирование, воцаряется, по сути дела, далеко не оно, поскольку при этом вычисляются фактические удельные расходы, и по сложившимся удельным расходам рассчитывают субвенции.
На самом деле переход на нормативное финансирование — это не кавалерийская атака с криками: «Даешь!», это очень трудоемкая и довольно длительная акция, постепенный процесс адаптации школы к новым условиям работы. Но, как показывают наблюдения, именно постепенность никакими документами не предусматривалась. Переход стал подобен прыжку в холодную воду, который вмиг отрезвил работников образования, которые, как показывает опыт, в тонкостях этого перехода до конца не разобрались. Те школы, которые не укладываются в норматив, пока еще получают в случае нехватки средств деньги за счет успешных соседей. Но эта ситуация скоро изменится. По сути дела, страна стоит перед угрозой массового закрытия учебных заведений, которые не смогут выжить на нормативно — подушевое финансирование. Тысячи учителей могут оказаться на улице. Работу можно найти в большом городе, а в селе, поселке, маленьком городке... Есть выход — объединение школ и превращение их в большие учебные центры, но этот процесс сложный и длительный, поскольку нельзя механически соединять коллективы. Механическое присоединение к успешным школам коллективов тех учебных заведений, которые по разным причинам не имели большого количества учеников, может превратить успешные школы в обычные средние учебные заведения. Словом, все не так просто, как кажется людям, не учитывающим специфику введения нормативного финансирования в систему образования.
Никто не задается целью провести серьезный анализ сложившейся ситуации, причем не только финансово-экономический. Ведь нынче в процессе перехода на так называемое нормативное финансирование образование несет существенные потери: школам становится невыгодно иметь в штате психолога, социального педагога, логопеда, под угрозой школы полного дня, группы продленного дня и многое другое, что отбрасывается, потому что в норматив просто не вписывается.
Большая часть норматива в образовании — зарплата, та самая весьма существенная, нет, основная составляющая материального положения педагога. Разные нормативы — разная зарплата. Разная зарплата за одну и ту же работу... О какой социальной справедливости здесь может идти речь? Над этим вопросом сегодня надо задуматься федеральной власти, не отдавая проблему на откуп регионам, которые будут исходить из своих возможностей, а не из тщательно просчитанной необходимости. Тем более, что сегодня по регионам ездят прыткие подельщики, которые предлагают разработку региональных отраслевых систем оплаты труда ну за очень большие деньги. А пойдут ли их разработки на благо учителю, бабушка надвое сказала.
**************************************
Еще 130 лет назад Лев Толстой доказал Московскому комитету грамотности, что учиться читать лучше по складам, а не по звукам. Чтобы учиться, нужны инструменты. И самый первый — это умение читать. От того, как этот инструмент настроен, во многом зависит путь ученика: легкий и успешный или трудный, горький, полный разочарований. Хотите, чтобы ребенок начал читать так же естественно, как ходить или говорить? Тогда вам нужны кубики Зайцева. «Новая газета» от 2 ноября беседует с Николаем Зайцевым, автором этой методики.
По складам учили читать в России еще в начале XIX века — был такой букварь Федота Кузьмичева. Скорее всего, по нему учился и сам Толстой, создавший потом свою «Азбуку» со складами и боровшийся со звуковым методом, пришедшим в Россию из Германии. Вот как он защищал складовой способ: «…по нему ученики выучиваются грамоте гораздо скорее, чем по всякому другому: способный ученик выучивается в 3, 4 урока хотя медленно, но правильно читать, а неспособный — не более как в 10 уроков…». Благодаря большим тиражам «Азбуки» до и после революции складовой способ широко распространился в России, он же был основным при ликвидации безграмотности. Прорыв был сделан: если в 1914 году из ста новобранцев грамотными были двое, то накануне Великой Отечественной только двое из ста мобилизованных были неграмотными. Но прошло 130 лет, и приходится снова доказывать, что складовой способ обучения чтению — лучший. Тем более что склады разместили на кубиках и в таблицах, оставив только одно-, двухбуквенные, их оказалось всего 246, да начали их еще и распевать. Их теперь удобно напрямую предъявлять: не «бэ-а — ба», «вэ-я — вя», «же-а — жа», как во времена Толстого, а сразу БА, ВЯ, ЖА… Методика стала понятнее, доступнее для родителей, воспитателей, учителей. Толстовские выкладки о сроках выхода в чтение — 4—10 уроков — массово подтверждаются даже при обучении дошкольников.
Статьи о вреде раннего обучения чтению и в XIX веке только «звуковики» писали, и в XXI они же. Научить читать по звуковому способу даже первоклассников трудно, а в 3—5 лет без вымучивания и вовсе невозможно. Но как тогда родители не верили этим статьям, так и сейчас не верят. И тогда читающие трехлетки были, а сейчас тем более не редкость. Родителям по душе то, что предлагал, например, Борис Павлович Никитин: «Обучение грамоте с двух лет обязательно, потому что это необыкновенно развивает ребенка». Наш семнадцатилетний опыт показывает: дети, знакомые с «Кубиками», быстрее выходят в речь, чище берут звуки, успешнее развиваются. Некоторые начинают читать в два года, многие в три.
Наш метод обучения здоровьесберегающий. То, что учеба в ее нынешней форме вредит здоровью, это знают все. Сколиоз, близорукость, школьные неврозы… Мы же, наоборот, спасаем. Если школа говорит: сиди, то мы — не сиди. Если школа говорит: не вертись, то у нас надо как раз вертеться, чтобы увидеть нужную таблицу, на таблице найти нужный столбец, приходится тянуться, а малышам и на цыпочки вставать, чтобы показать указкой склады. Школа лишает движения даже глазное яблоко: смотри на доску или смотри в тетрадь, не считай ворон. У нас же необходимо вести глазами по строке на таблице, которая висит высоко –150—170 см от пола. Буквы на ней большие, цветные, хорошо видны даже с нескольких метров. В результате осанка у детей выправляется, есть заключение Института офтальмологии: улучшается зрение даже в таких случаях, как амблиопия и косоглазие, проблем с дисциплиной куда меньше!
В школьном материале порой очень трудно разобраться. Сплошь анализ, нет нигде синтеза. Но анализ, как пишет академик Эрдниев, — это Средневековье: все пытаемся разобрать на атомы. А собрать из разрозненных атомов школьной программы цельное знание о предмете, а тем более о мире не всегда удается. Как появилась таблица Менделеева? Он преподавал и в гимназии, и в университете, надо было донести материал до ученика. И создана-то таблица была как методическое пособие для нужд обучения, а возможность предсказания новых элементов оказалась уже побочным эффектом. Самая идеальная таблица — это географическая карта.Такие же опоры нужны и в русском языке. Иначе ничего не остается в памяти. Таблицы и кубики — реальная возможность включить в работу все способы восприятия и запоминания. Ребенок видит, причем работает все: размер, цвет, последовательность складов, в кубиках — звук, вес, цвет. Гласные, согласные, твердые, мягкие, звонкие, глухие на кубиках и в таблицах настолько хорошо показаны и разделены, что термины (когда их между делом начнем употреблять) чуть не сами собой начнут проникать в детскую речь. Вертя кубик, печатая слово указкой по таблице, ребенок ориентируется еще и пространственно, запоминает телом. Склады поем — включаются в работу слух, ритм. Кубики сейчас созданы и работают на многих языках: белорусском, украинском, татарском, казахском, французском.
2006