Обзор российской образовательной прессы

 

Здесь много раз цитировали Гумбольдта, который считал, что каждый переводчик терпит поражение либо от языка оригинала, либо от своего родного языка. К этим моральным неприятностям в последние 20 лет в наших странах прибавились мизерные зарплаты, произвол издательств и литературных агентов, которые диктуют авторам, с кем им сотрудничать.

Страница высококлассного художественного перевода в Молдавии стоит 40 центов (около 15 рублей), за годы независимости в этой стране с помощью государства вышло в свет только пять переводных книг. В Киргизии последним автором, которого переводили на национальный язык, был Чингиз Айтматов. Как таковая профессия отмирает. В Таджикистане вообще нет спроса на художественную литературу других стран, соответственно, нет потребности и в переводчиках. А средний возраст профессионалов – старше 60 лет.

К слову, не многим лучше обстоят дела и в России. Даже в знаменитом московском Инязе, при всей его образовательной мощи, нет отдельной специальности «художественный перевод». А переводим мы, в основном, женские романы, фэнтези и низкосортные детективы. Издательства экономят и на переводчиках, и на редакторах. Грустно, что все это происходит в стране, где еще полвека назад блистала одна из лучших в мире школ перевода, а работы Маршака, Пастернака, Чуковского не отставали совершенством слога от оригиналов.

Чтобы держать в тонусе общество, которое сейчас, не подавившись, употребляет почти подстрочники, и оттачивать профессию, ректор Московского государственного лингвистического университета Ирина Халеева предложила создать Международный центр художественного перевода. Его консультантами и экспертами будут лучшие представители профессионального сообщества СНГ.

Впрочем, считают современные асы перевода, причины упадка переводческих школ не только экономические:

– В эпоху постмодернизма изощренный субъективизм перевода используется как средство для самовыражения. Переводчику сегодня собственное «я» важнее, чем авторское, – сетует известный переводчик и преподаватель МГЛУ Дмитрий Псурцев.

– Почему-то считается, что хороший перевод – это обилие жаргонизмов, ругательств, каламбуров, – поддерживает критический настрой коллеги заведующий кафедрой перевода английского языка того же вуза Дмитрий Бузаджи. – Но перевести лексику просто. Важнее передать ритм, синтаксис иностранной речи. Буквально переносить их из другого языка – опасно. Это портит родную речь.

Низкокачественная работа переводчиков, которую в изобилии представляют наши книжные магазины, – «недопереводы», заимствования, бесчисленная латинская графика, кальки и буквализмы.

Специалисты считают, что все это издержки плохого образования: низкая квалификация преподавателей, отсутствие специализации. Невозможно за несколько десятков часов разобраться, к примеру, в тонкостях арабского языка, где существует около шести тысяч обозначений одного русского слова «верблюд». Или такого языка, как эвенкийский, где пятьюдесятью способами можно назвать различные ипостаси снега: «снег утоптанный», «снег, который лежит у жилища» и так далее.

У касты переводчиков есть образцы для подражания и гордости. На симпозиуме рассказывали, что знаменитый Абай перевел в свое время письмо Татьяны из «Евгения Онегина». Теперь – это народная казахская песня.

 

«Российская газета», «Народная казахская песня из Евгения Онегина», 5 июня 2012 г.

 

Делил ли Пушкин слова на «свои» и «чужие»? Считал ли он, что русскому языку нужна защита? 6 июня, в день рождения поэта, в «Московских новостях» попытались представить, что Александр Сергеевич ответил бы на вопросы, которые обычно задаются собеседникам в рубрике «Слово и антислово». Цитаты взяты из его статей и писем.

– Существуют ли для вас в языке слова и антислова?
– Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности.
– Госдума собирается принять проект заявления с призывом бережно относиться к русскому языку. Ему действительно нужна какая-то защита? Что сейчас происходит с грамотностью?
– Прекрасный наш язык, под пером писателей неученых и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого. Ошибок грамматических, противных духу его (языка. – «МН»)  –  усечений, сокращений – тьма.
Но знаете ли? И эта беда не беда. Языку нашему надобно воли дать более (разумеется, сообразно с духом его). И мне свобода более по сердцу, чем чопорная наша правильность.
А люди, выдающие себя за поборников старых грамматик, должны были бы по крайней мере иметь школьные сведения о грамматиках и риториках – и иметь хоть малое понятие о свойствах русского языка.
– Многие приравнивают к неграмотности простонародную речь. Справедливо ли это?
– Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, слава богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин глубочайших исследований. Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушаться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком.
В зрелой словесности приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условленного, избранного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному.
Вслушивайтесь в простонародное наречие, молодые писатели, – вы в нем можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах.
– Делите ли вы слова на «свои» и «чужие»? Можно ли сказать о том, что какие-то определенные слова и выражения разделяют общество?
– Не смешно ли судить о том, что принято или не принято в свете, что могут, чего не могут читать наши  дамы, какое выражение принадлежит гостиной (или будуару, как говорят эти господа)? Не забавно ли видеть их опекунами высшего общества, куда, вероятно, им и некогда и вовсе не нужно являться? Не странно ли в ученых изданиях встречать важные рассуждения об отвратительной безнравственности такого-то выражения и ссылки на паркетных дам? Не совестно ли вчуже видеть почтенных профессоров, краснеющих от светской шутки? Почему им знать, что в лучшем обществе жеманство и напыщенность еще нестерпимее, чем простонародность (vulgarité), и что оно-то именно и обличает незнание света? Почему им знать, что откровенные, оригинальные выражения простолюдинов повторяются и в высшем обществе, не оскорбляя слуха, между тем как чопорные обиняки провинциальной вежливости возбудили бы только общую невольную улыбку?
Хорошее общество может существовать и не в высшем кругу, а везде, где есть люди честные, умные и образованные.
– А что для вас является индикатором неискренней речи? Какие обороты дают понять, что перед вами неискренний человек?
– Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и проч. Должно бы сказать: рано поутру – а они пишут: едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба – ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее.
– Действительно ли заимствования представляют собой угрозу для русского языка?
– Одобряю галлицизмы понятий, галлицизмы умозрительные, потому, что они уже европеизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного, точного языка прозы – т.е. языка мыслей).
– Получается, что есть языки, которые имеют явное преимущество перед русским?
– Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими.

 

«Московские новости», «Русский язык находится у нас еще в диком состоянии» (Воображаемое интервью с Александром Сергеевичем Пушкиным о русском языке), 6 июня 2012 г.