Обзор российской образовательной прессы

 

 

Филиппов пояснил, что сегодняшняя система обучения в вузах не лишена предвзятости, и чтобы соответствовать мировым стандартам, нужно ввести новую систему сдачи экзаменов.

– Мы сами учим и сами ставим оценки, – говорит эксперт. – Причем это оценка не только для ученика, но и для учителя. Поэтому в вузах почти нет двоек и троек на экзаменах, одни четверки и пятерки. Принцип ЕГЭ заключается в том, что одни учат, а другие будут проверять.

Похожая практика уже 10 лет существует в вузах, относящихся к Министерству здравоохранения РФ. В медвузах экзамен проводят с помощью специальных компьютерных программ. При этом процесс сдачи экзамена контролируют не сотрудники соответствующего вуза, а представители Минздрава. По словам Филиппова, эти тесты достаточно сложны. При этом, чтобы получить не двойку, студент должен заработать хотя бы 70 баллов из 100.

– Есть также пилотные проекты на экономических специальностях РУДН, НИУ ВШЭ и еще в нескольких вузах, – добавил Филиппов. – Здесь мы будем проводить ЕГЭ по завершении бакалавриата уже в начинающемся учебном году. Далее планируется расширение эксперимента на другие вузы и специальности.

Правда, рабочая группа «студенческого ЕГЭ» еще не решила, должен ли студент сдавать материал за 1-2-й курсы, или только за последние два года обучения.

Вариант ЕГЭ по окончании 4-го курса – не единственный. Другое предложение – взять пример с западных коллег. В некоторых странах финальный экзамен по окончании вуза принимают профессиональные ассоциации (медиков, инженеров, учителей и т.д.). Диплом не дает выпускнику права на профессиональную деятельность, пока он не сдаст экзамен в профессиональной ассоциации.

Ректор НИУ ВШЭ Ярослав Кузьминов поддерживает руководителя РУДН. По его словам, в институтах будет не ЕГЭ, как при выпуске из школы. Вузовский вариант будет называться «Итоговой государственной аттестацией бакалавра».

– Эта аттестация будет объективной и независимой от вуза. Сегодня институт сам проводит госэкзамены. Формально их должна проводить внешняя комиссия. В реальности  приглашают одного человека извне на должность председателя комиссии, роль которого в том, чтобы подписать дипломы. В такой ситуации у государства нет реального контроля качества образования.

По мнению ректора Московского технического университета связи и информатики (МТУСИ) Артема Аджемова, компьютерное тестирование можно использовать, но лишь как один из этапов экзаменов.

– Полностью полагаться на оценку знаний компьютерной программой нельзя, по крайней мере, в технических специальностях. Здесь очень многое зависит от личной смекалки ученика, которую он не сможет проявить в тестовых заданиях. Можно, допустим, проверять на компьютере базовый уровень знаний для допуска к экзамену на три балла. А чтобы получить четыре или пять – обращаться к преподавателю, – говорит Аджемов.

Новая форма тестирования должна стать дополнением к старой, соглашается глава Профсоюза работников образования и науки Андрей Демидов.

– Никто не против объективной системы оценки образования. У нас есть преподаватели в институтах, за которыми нужно проследить. Но если ЕГЭ полностью заменит устный экзамен, то мы будем против, – сказал Демидов.

Ректор Московского физико-технического института Николай Кудрявцев поддержал ЕГЭ в других вузах.

– Для Физтеха это будет лишним, у нас уже на 4-м курсе ребята занимаются научными работами. Но, в общем, хорошо, когда оценка знаний происходит со стороны. Будет понятно, как и кого готовит тот или иной вуз. Не вижу ничего страшного в том, чтобы заставить студентов сдавать аналог ЕГЭ на выходе из бакалавриата, – пояснил Кудрявцев.

У ректора МГТУ имени Баумана Анатолия Александрова к нововведению отношение неоднозначное.

– Это никак не скажется на уровне образования студентов. Их уровень зависит от материалов, преподавателей и курсов. Мы выпускаем специалистов, они выходят с нашими дипломами. За их подготовку мы несем ответственность вне зависимости от того, есть такие экзамены или нет. Я считаю, что ЕГЭ может быть актуален для многих вузов, но не ведущих, – заявил Александров.

«Известия», «Вузы могут обзавестись собственным ЕГЭ», 1 августа 2012 г.

 

 

 

Опрос на эту тему провел исследовательский центр портала Superjob.ru, и в первом пункте мнения его респондентов разделились на равные доли: 42% – за введение таких уроков, 42% – против. А список картин, сложившийся из рекомендаций опрашиваемых, состоит преимущественно из народных хитов вроде фильмов «Москва слезам не верит» и «В бой идут одни старики». Впрочем, лидирует в этом списке эталонная экранизация романа «Война и мир», осуществленная Сергеем Бондарчуком в 1965-1967 годах. В человеческом сознании пока кино в школе если и может существовать, то как вспомогательная категория, как дополнение к литературе. «Не фильмы в школе надо смотреть, а книги читать, так как это первоисточник, а не мнение режиссера», – заявляет один из респондентов и тем самым подтверждает нашу догадку.

Между тем кино – давно уже равноправный вид искусства, достойный того, чтобы его изучали в школе. Особенно в нашу эпоху, когда заметно меняется сама природа восприятия мира – считывание картинки вытесняет чтение. Речь ведь не идет о курсе киноведения – такому место в профессиональных вузах. В школе нужно и важно поселить в подрастающем человеке уважение к экранному искусству, научить смотреть кино разное – новое и старое, цветное и черно-белое, динамичное и веселое, неторопливое и атмосферное. Так происходит, например, во Франции, в самом продвинутом в отношении к отечественному кино государстве. Франция – великая кинодержава, и поддерживать этот статус получается во многом благодаря наличию зрителя, способного оценить не только «Человека-паука», но и, к примеру, картины братьев Дарденн. Режиссер Сергей Дворцевой рассказывал, что после победы его фильма «Тюльпан» в каннском конкурсе «Особый взгляд» права на показ картины купило Министерство образования Франции – для демонстрации в школах. Там сочли, что история несостоявшегося сватовства казахского чабана нужна французским школьникам – и как возможность наглядно познакомиться с экзотическими реалиями далекой азиатской страны, и как образчик мастерства кинематографистов, снявших замечательный фильм в суровых условиях степи. (А у нас и в Казахстане фильм-победитель престижного каннского конкурса оказался не нужен даже прокатчикам.) Величие же нашего кино, скажем мягко, несколько в прошлом, но ведь прошлое-то каково. В современной литературе тоже прорыва не наблюдается, но изучаем же мы в школе классику под сенью портретов Пушкина, Тургенева, Маяковского. Почему нет в этой галерее Эйзенштейна, Ромма, Хуциева, Шукшина, Тарковского, братьев Михалковых-Кончаловских?

Другой вопрос, который почему-то отходит в нынешних спорах на задний план: «Кто бы мог вести в школе столь новый, специфический курс «100 лучших фильмов»?». Не секрет, что принимавший разные обличья и названия предмет «МХК» (Мировая художественная культура) чаще всего был навязан в качестве обременения учителям-предметникам – историкам, словесникам. Ну нет такого количества искусствоведов и культурологов, чтобы укомплектовать штат каждой средней школы профильным специалистом в этой области. А что уж говорить о проводниках в мировое кино… Это должны быть люди, вооруженные хоть какими-то знаниями по части истории и теории кино, – им ведь надо умудриться убедить сегодняшних детей, что кино – это не только воскресный аттракцион в мегамолле…

 

«Независимая газета», «И бесплатно покажут кино. В школах», 7 августа 2012 г.

 

 

К таким выводам пришла группа канадских психологов, социологов и педиатров из Университета Манитола и Университета Макмастера. Они изучили сведения о примерно 35 тыс. совершеннолетних граждан США в возрасте от 20 лет, полученные Американским бюро переписей в 2004 и 2005 годах.

Участники переписи отвечали на вопросы о физических наказаниях в детском возрасте, о проблемах наркомании или алкоголизма в их семьях и о фактах пребывания их родителей в тюремном заключении. Некоторые из опрашиваемых соглашались описать симптомы своих психических расстройств в детском возрасте и на время проведения переписи. Изучалась только прямая зависимость между обычными наказаниями детей и их взрослыми психическими болезнями.

Среди опрошенных 6% время от времени, часто или постоянно получали подзатыльники и оплеухи от родственников. Все они чаще, чем их благополучные в этом смысле соотечественники, имели плохое настроение, разлады в психике или попадали в зависимость от алкоголя и наркотиков. Так, 20% пребывали в состоянии постоянной депрессии, 43% в какой-то период жизни злоупотребляли алкоголем. Пропорции зависимости психических расстройств от наказаний не изменились и после того, как исследователи учли семейные проблемы испытуемых, наличие психических недугов у родителей, расовые особенности, уровень благосостояния и образовательный ценз. Психологи также отметили, что у тех людей, которых в детстве не подвергали телесным наказаниям, депрессия наблюдалась только в 16% случаев, а склонностью к алкоголю страдали лишь 30%.

Более двух десятилетий идут дебаты о праве родителей и воспитателей применять физическое воздействие для поддержания дисциплины. В 32 государствах приняты законы, запрещающие наказание детей в домашних условиях, дошкольных учреждениях и средних школах. Даже за легкий шлепок своему чаду или воспитаннику можно угодить на нары. В остальных странах родители используют дедовские меры воздействия на своих детей. Правда, в школах многих стран и пенитенциарных заведениях телесные наказания запрещены. В США и Канаде нет запретов на телесные наказания. В Америке, например, их применяют около половины семей. Многие воспитатели подрастающего поколения считают этот способ поддержания дисциплины вполне приемлемой мерой.

И в России тоже нет подобных законодательных норм, и детей продолжают жестоко наказывать. Как писал в своей книге социолог и антрополог Игорь Кон, в результате анонимного анкетирования 7,5 тыс. детей в возрасте от 9 до 15 лет, проведенного в начале 90-х годов журналистом Николаем Филипповым в 15 городах страны, были получены данные, что 60% родителей используют телесные наказания, 86% среди этих наказаний занимает порка, 9% – стояние в углу (на коленях – на горохе, соли, кирпичах), 5% – удары по лицу и по голове.

Иногда наказание за проступки трудно отличить просто от битья, в том числе откровенно сексуального и садистского характера. «Многие дети, как поротые, так и непоротые, считают этот стиль воспитания нормальным и собираются в будущем, когда вырастут, бить собственных детей», – писал Кон.

С тех пор отношение не изменилось. 1 июня 2012 года, в Международный день защиты детей, ВЦИОМ обнародовал данные о том, что более половины граждан России в детстве испытывали жестокие наказания со стороны родителей. Родители, как правило, применяют к своим детям те методы воспитания, с которыми сами сталкивались в детстве.

Самым широко используемым методом воспитания подрастающего поколения являются устные выговоры и дидактические наставления. Ими пользуются 88% современных родителей. 44% из опрошенных лишают провинившихся чад улицы. 43% из них уверены, что угол является весьма действенной воспитательной мерой. Примерно треть родителей в качестве наказания временно запрещают своим провинившимся чадам пользоваться компьютером. Карманных денег лишают своих детей 23% родителей. Телесные наказания применяют 33% семейных воспитателей. 17% из них для убеждения своих детей пользуются ремнем. При этом 52% россиян заявили, что их родители применяли к ним телесные наказания в детстве. О том, что родители наказывали их физически, объявили 51% мужчин и 43% женщин.

Все говорит о том, что на вопрос – бить или не бить – современные родители должны отвечать: «Не бить никогда!». Только так можно сделать наше общество хотя бы чуть-чуть добрее, терпимее и благожелательнее.

 

«Независимая газета», «Про розги надо забыть», 8 августа 2012 г.