«Разрешите до вас дотронуться, вы ведь волшебник»
Россияне стали читать чуть больше, утверждают социологи (ВЦИОМ). При этом взрослые граждане убеждены: дети-XXI не читают книг вовсе. Так ли это на самом деле? Могут ли современные детские авторы заменить Маршака и Чуковского? Об этом «Российской газете» рассказала детская писательница Татьяна Бокова.
Сегодня детским душам нужно что-то особенное?
Татьяна Бокова: Сегодня у нас больше соблазнов и искушений. Выбрать правильную дорогу, понять, что есть добро, а что зло, обойти лужи и колдобины на пути взросления – вот это как раз помогает делать книга. Маленькому ребенку просто необходима прививка счастья. Психологи говорят, что ребенок формируется до пяти-семи лет, именно в этот период он должен понять, что все-таки живет в мире добра и что добро побеждает.
Писатели прошлого века умели говорить о жестокости совершенно особенным языком, достаточно вспомнить «Чучело» Железникова. Сегодня бдительные родители обнаруживают в творчестве современных авторов ненужные, на их взгляд, «кровавые подробности». Нужна ли детям такая правда жизни?
Татьяна Бокова: На мой взгляд – нет. Я категорический противник такого подхода к жизни, а тем более к литературе. Сиюминутное не тащат в книгу. То, что сомнительно, что вызывает споры в обществе, надо обсуждать, но привносить свой собственный взгляд, передавать свою злость на мир детям не стоит. Здесь должна быть очень тонкая грань. Мы видим примеры в литературе Северной Европы, когда с ребенком обсуждается тема смерти, хотя раньше это было табу. Сложные вопросы обсуждать надо, но задача автора давать не собственный взгляд (скажем, «за» однополые браки или «против»), а все-таки опираться на общечеловеческие ценности. Ребенок верит книге как закону, это конституция его жизни, и поэтому детским авторам нужно быть очень аккуратными. Во взрослой литературе эксперименты возможны, а ребенок сопротивляться чужому мнению не может.
Вы начали писать стихи, когда пришли в магазин за книгой для годовалого сына и поняли, что выбирать не из чего. Сейчас та же ситуация?
Татьяна Бокова: В начале 90-х коммерческие издательства совсем не поддерживали детскую литературу. Тогда очень трудно было найти хорошую современную литературу. На мой звонок в издательство обычно спрашивали: «Вы кто – детский поэт?» И отвечали: «Спасибо, не надо». Сейчас ситуация изменилась. Сфера книжной торговли не только издает книги, но и старается пропагандировать хорошую литературу. Сейчас уже не найдешь, как в 90-е, «Буратино» в переводе переводчика-экономиста, который решил подзаработать.
Но родители покупают классиков: Маршака, Барто...
Татьяна Бокова: Проще взять книгу классического автора и быть спокойным. Но ребенку нужны книги и на современные темы, где есть роботы и то, что он видит сегодня вокруг. Молодые авторы есть, но их путь к читателю тернист. Дойти до детской аудитории сегодня очень сложно, потому что нет современных отечественных программ, нет детских фильмов и мультфильмов на экранах кинотеатров и телевизора. Значит, нет мира, в котором себя комфортно могли бы чувствовать детские писатели. Ведь книга – то, что, как сейчас говорят, должно рождать бренд. Новый персонаж за собой поведет всю цепочку: мультфильм, детскую передачу, наклейки, карандаши, чтобы мир вокруг ребенка оживал. Дети именно так воспринимают писателей: «Разрешите до вас дотронуться, вы ведь волшебник». И второе распространенное в детском мире отношение – как, вы живая? Отношение к писателю, как к памятнику, – вот это надо рушить.
Как при современном изобилии выбрать книгу?
Татьяна Бокова: Прежде всего книгу нужно прочитать самим. Она должна быть написана хорошим русским языком. Качественная книга должна заставлять задуматься. Важны красивые иллюстрации, а еще я не люблю, когда издатели делают мелкий шрифт, крупный не только позволяет легче читать, но и систематизирует мысли.
«Российская газета», «Прививка счастья», 8 апреля 2013 г.
Ду ю спик рунглиш?
Язык, на котором разговаривают сотрудники крупных отечественных офисов, наконец привлек внимание специалистов. И они пришли к выводу: русский там стремительно теряет свою самостоятельность.
Инструкции, вышедшие из-под пера служащих банков, авиакомпаний, консалтинговых фирм и кадровых агентств, написаны для чего угодно, но только не для того, чтобы обычный гражданин их самостоятельно прочитал и понял, не зная английского. Так называемый «рунглиш», возникший из естественной нужды русских и американских космонавтов общаться на Международной космической станции, преобразовался в корпоративный «новояз» – дань моде, лени и ложно понятой статусности. Что же скрывает от общества «офисный планктон», предлагая «аппрувить предложение» и «заэкспенсить бюджет»?
Чтобы ответить на этот вопрос, журналист «РГ» отправился на встречу с сотрудницей одной крупной международной компании. Уж ей ли не знать, на каком языке говорят и пишут ее коллеги – ведь она редактирует их тексты.
– Когда меня брали сюда на работу, русских редакторов в фирме вообще не было, – говорит собеседница, пожелавшая сохранить инкогнито. – И до поры до времени никого не волновало, хорошо или плохо сотрудник говорит и пишет по-русски. Знает английский – и хорошо. Но приятно поразило то, что руководство озабочено состоянием русского языка в «отдельно взятой компании». Особенно тем, что служащие говорят на странной смеси русского и английского языка.
Редактор начала писать заметки и рассылать их по почте тем, кто изъявил желание больше знать о родном языке. Писала обо всем, например, о том, нормально ли в ежедневной деловой практике употреблять такие выражения, как «по-любому» и «без разницы». О вездесущем словечке «как бы». О крэш-курсах, хайнетах, стартапах, дедлайнах. О профессиональном жаргоне. И о многом другом, в том числе о запятых, больших буквах – в общем, обо всем, из чего складывается современный деловой русский язык. Сейчас в фирме, где работает две тысячи человек, шестьсот человек с удовольствием читают эти письма за утренней чашкой кофе. А что же остальные 1400? Работать в большой зарубежной корпорации мечтают, по опросам социологических агентств, до 40 процентов молодых выпускников вузов. Кроме зарплаты, их привлекает импортный стиль фирмы, не последнюю роль в котором играет язык. То есть мешать английские слова с русскими прежде всего модно. Но не только это.
– Приходится признать, что английские слова в русской речи для молодого офисного сотрудника – это способ приобрести некую статусность, чувство принадлежности к избранному кругу, к кругу истинных профессионалов, – размышляет редактор. – Иностранное – значит модное, но еще и качественное. Эти стереотипы у нас, наверное, со времен советского дефицита. Общество, заточенное на расширение потребления в любом виде: продуктов, одежды, спецкурсов и семинаров, лекций, книг и фильмов, старается говорить на языке, который понятен молодежи, привлекает молодежь, цепляет молодежь. Вопрос моды – приоритетен. Не отпугнуть клиента чем-то ретроградным – главная задача любой компании. Отсюда в наших бедных, замученных шаблонами мозгах возникает абсурдная идея о том, что нормальный литературный язык старомоден, на нем говорят только те, кто выпал из движения, из эпохи, из тренда...
– Никогда не было так, чтобы моду задавали пожилые?
– Ну почему же, раньше в тоталитарном советском государстве моду задавали его руководители, – отвечает лингвист. – Впрочем, и нынешнее российское руководство запустило в обиход несколько модных словечек. К примеру, «транспарентность» вместо простого русского «прозрачность».
Другая причина засилья «рунглиша», по мнению всех без исключения экспертов «РГ», – элементарная лень. Иногда требуется немного подумать, прежде чем на ум придет нормальный эквивалент английским словам. Гораздо проще к английскому корню прицепить русские префиксы – вот и готово слово.
– Все эти квази-английские словечки – в повседневном обиходе любого офиса, и шуток на эту тему по Интернету ходит немало. Я иногда сама ловлю себя на том, что говорю на таком языке – во-первых, для быстроты, во-вторых, ты, как говорят лингвисты, достигаешь коммуникативной цели: тебя понимают. А в-третьих, это, конечно, русская лень-матушка. Вот все вокруг говорят про «дедлайны». Слово это уже где-то год назад вошло в словарь РАН под редакцией Лопатина. Теперь оно существует в русском языке на вполне законных основаниях. В словаре отсутствует масса нужных слов, которые давно используются в экономике. А это неприятное словечко пропихнули. Дедлайн – крайний срок выполнения какого-то задания. Не лучше ли так и сказать: крайний срок сдачи материала в печать – завтра. Но ведь говорят «дедлайн», а не «крайний срок». В чем, кстати, виноваты и вы, журналисты.
«Российская газета», «Дедлайн русскому», 10 апреля 2013 г.
2013